Мнение: грядущий хам

 

Во время преподавания в Корнельском университете Набоков тщетно пытался перевести однословной номинацией юным американским славистам четыре русских слова: «мещанство», «интеллигенция», «пошлость» и «хамство». Говорят, классик с первыми тремя худо-бедно, но справился. С дефиницией хамства же возникли проблемы.

 

Сам Довлатов с Владимиром Владимировичем согласен: хамство – это далеко не наглость, не нахальство и уж точно не грубость. Да и вообще исконно русское (вернее, славянское) и слово, и занятие. Мысль эту намотаем себе на ус  и продолжим.

 

Для искусства настали новые времена. Темные или нет – этого мы еще не решили. На мой взгляд, сейчас искусство совершает новый виток эволюции. Следовательно, и люди искусства должны запрыгнуть на ступеньку уходящего поезда. Иначе останутся ни с чем.

 

Современное общество поставило перед искусством самый, наверное, ответственный выбор за всю его историю. Искусство всегда было уделом элиты общества, эстетов с тонким вкусом и – непременно! – большим кошельком. Однако мир, как писал Стивен Кинг, «сдвинулся с места». Теперь, когда к своему пику неуклонно стремится массовая культура, перед искусством стоит дилемма: стать ее частью или окончательно превратиться в частицу закрытого клуба. Вернее, стояла: на мой взгляд, выбор уже сделан.

 

Музыка трансформируется под запросы аудитории. То же самое делают и писатели, художники, и многочисленные контент-мейкеры. Как сейчас сгребает всех под одну гребенку безликий неологизм. Контент потребляют люди, масса людей – так что извольте создавать то, что угодно им, чтобы оставаться экономически прибыльными. Будьте в тренде, создавайте цифровые коллекции одежды, NFT-токены, переводите клиентов в онлайн. Подобным требованиям рынка должны следовать практически все.

 

В одной лодке с людьми искусства плывут нынче и ремесленники: например, те же журналисты точно так же подстраиваются под запрос аудитории, навеянной как раз массовой культурой. Позже соберем каждой твари по паре, расширим лодку, назовём ее «Ноев ковчег 2.0» и будем надеяться, что впоследствии построим свой, лучший из миров – тоже 2.0.

 

Пандемия только ускорила процесс трансформации. Искусство вынуждено перешло в онлайн и внезапно обнаружило, насколько удобно там существовать. Онлайн-экскурсии, концерты, сократившиеся рабочие места и, как оказалось, не всегда необходимая инфраструктура – сколько же денег можно было сэкономить ранее?

 

Еще один элемент трансформации – это всё более разрастающаяся сфера искусства. Ранее, чтобы попасть туда, нужны были и деньги (непременно), и талант (желательно), и связи (обязательно). Впрочем, отдельным счастливцам хватало и одного таланта. Теперь же, в эпоху массового зрителя, графический дизайнер, автор ремиксов/каверов, SMM-менеджер или создатель визуала для Instagram – добро пожаловать в ранее закрытый, а теперь радующийся новым лицам клуб! Снять отличный рекламный клип, короткометражный фильм или поставить классическую пьесу – это не просто синонимичный ряд. В нем первое достижение превалирует. 

 

Так что, получается, проблема в Интернете? Проблема в эпохе массовой культуры? В эволюции, которая для ретроградов видится деградацией? Вовсе нет, поскольку есть и другая сторона медали, отчеканенная по нашим, отечественным, лекалам. Отрицая это, мы уподобляемся науськанной кучке ковбоев, яростно деклассирующих мистера Фёста.

 

Ведь искусство западное и искусство советское (последнее – очевидно, что одна из наших колыбелей для переростка) пошли по совершенно разным дорогам. Западное в конце концов действительно стало площадкой не сколько для продвижения духовных ценностей, а для реальной возможности заработать. Советское же при всём уровне цензуры и продвижения идеологических идей исхитрилось-таки послужить и общечеловеческим ценностям, и заработать на служебные квартиры. Посему обвинить Советский Союз, как это нынче модно, мы не можем. В СССР людей искусства уважали: вспомним и булгаковские времена с судачками а-ля натюрель в ресторане при Массолите, и довлатовские «смутные», когда две практически равные по количеству и качеству когорты литераторов основали два центра советской литературы – в СССР и США.

 

А затем приключились с огромной страной перестроечные 80-е и лихие 90-е – и наружу вылезло то, с чего мы и начинали разговор – хамство. Тяга к искусству, любовь к искусству – это позорная слабость, вороватая наглость, базарная деловитость и нахрапистость – сила. Вот вам и ответ на извечный вопрос героя фильма Балабанова. С такими догмами живут сейчас и те, кто в те самые 90-е вышел в люди, а также их дети, которые в том же ключе воспитывают и своих чад.

 

И ведь это исключительно наша напасть! Здесь антропологи и лингвисты будут едины во мнении: слово возникает лишь тогда, когда существует необходимость отразить существующее или возникшее явление. Для грубости, подлости, жестокости или чрезмерного проявления силы есть свои аналоги в английском. А вот хамству аналогов нет.

 

Люди искусства в наших реалиях, к сожалению, вынуждены принимать вызов не новых условий, а всё тех же – старых. Талантливые белорусские авторы отчего-то становятся популярными в России (Саша Филипенко) или Германии (Виктор Мартинович). Театральная труппа становится объектом нападок своих же журналистов: ремесленники линчуют людей искусства – картина маслом. Всё потому, что искусство последние десятки лет ютится на задворках, и только ленивый не пнет его, предварительно нахамив. Хамство, хамство и вновь хамство – вот бич нашего общества, а не «эти ваши интернеты». Бросать вызов ему нужно опять-таки прекрасному, вот только нечастый это гость нынче в наших краях.

 

Вот она, проблема современного искусства. В наших реалиях оно попросту чахнет: подлинное искусство не приемлет людей середины, однако вынуждено существовать под ними и среди них. Посему в качестве эмблемы человека искусства XXI века предлагаю буриданова осла: позади – хамство и невежество народа, впереди – поголовная монетизация в угоду (и вовсе не во благо) обществу. И осел поневоле задумается: а не подохнуть ли ему, бедняге, с голоду, выбирая между таких двух зол?