В «Добром сердце» Михе завидовали многие – среди постояльцев волонтерского дома он пользовался рядом привилегий. Главная из них заключалась в том, что его одного отпускали на целое воскресенье в город повидаться с дочерью. Тот, кому это покажется сущей малостью или издевкой над личностью вообще, не жил в «Добром сердце».
Никита Волох основал его после своей энной отсидки. Вышел на свободу и в тот же день твердо решил, что в шестьдесят лет, отдав большую часть жизни криминалу, водке, наркотикам и бродяжничеству, ее остаток нужно непременно посвятить служению людям. Осталось тайной, где он взял деньги на покупку коттеджа в пригороде. Поговаривали, кто-то из братвы рассчитался с ним за некие дела прошлого. Или же он сам выбил крупную сумму из должников, что, зная крутой нрав Никиты, – гораздо более вероятно.
Так или иначе, но известный всему городу уголовник «завязал», облачился в модный замшевый пиджак и официально зарегистрировал волонтерский дом как благотворительное учреждение для помощи таким же вышедшим на свободу зэкам, алкоголикам, наркоманам и тем, кто в силу разных жизненных причин оказался без средств к существованию и крыши над головой.
Недостроенный коттедж Никита довел до ума, облагородил территорию, купил подержанную мебель, огромный телевизор, два десятка спецовок для работы и начал ждать, когда «выстрелят» расклеенные по городу объявления. «Окажем помощь нуждающимся, предоставим жилье, обеспечим работой…» И т.п. Бесплатно! Волох был твердо убежден, что бывших уголовников и выздоравливающих алкоголиков может вернуть к жизни только трудотерапия (шесть дней в неделю…) и благоприятное окружение себе подобных.
Первым, еще до того, как объявки появились на столбах, к Никите по телефонному звонку пришел Миха – освободившийся годом ранее сосед по камере, которого он искренне уважал. Другие тоже не заставили себя ждать, и вскоре все койко-места в коттедже были заняты деклассированным, но не потерявшим надежду на лучшее, элементом.
Для своих волонтеров Волох ввел жесткие правила, зиждущиеся на трех китах: работа, дисциплина и самосовершенствование. Первое он находил сам, завязав нужные знакомства в строительных управлениях, подрядных организациях, на предприятиях, где требовались разнорабочие, подсобники, грузчики, уборщики и прочий профессиональный плебс. Дисциплина установилась тоже без палочного принуждения, как-то сама собой. Режим, образ жизни помог... Подопечные Никиты уходили на работу рано утром и возвращались только вечером – разбитые трудоднем на стройке, оптовой базе или в холодном цеху. Получали от поварихи Марины – вольнонаемной из соседнего поселка – миску наваристого борща и тарелку вареной картошки с куском курицы или жирной свинины, пили чай, после чего, разморенные сытной едой, валились на диванчики у телевизора. И нарушать дисциплину – выпивать украдкой, резаться в карты… – у них не было уже ни сил, ни желания. Трудотерапия помогла, Никита оказался прав. Для «закрепления самосознания» время от времени он устраивал чтение Библии вслух.
Все заработанные деньги Волох тратил на содержание дома. Выдавал «коммунарам», как звонко именовал своих подопечных, по пять-семь рублей в день на сигареты и сласти, и этим довольствуйся. Впрочем, с подобным ущемлением человеческих прав мирились легко. Кормил Никита своих мужиков обильно и калорийно, никто не жаловался на еду. Кофе, чай – круглосуточно, но соблюдая в столовой после отбоя регламентированную тишину. С одеждой и обувью тоже проблем не было: что-то покупали на рынке, что-то приходило по линии гуманитарной помощи…
Проблема была с алкоголем. Выпивать в доме и даже появляться с запахом водки запрещалось категорически. Поэтому и отпускал «коммунаров» в город Никита очень неохотно: много соблазнов, друзья-приятели на каждом шагу. А за нарушение «сухого закона» Волох выставлял за порог, не слушая оправданий.
Миха – щуплый, близорукий полуинтеллигент, укравший на копейку, а отсидевший на рубль неудачник – таинственным образом сумел завоевать доверие сильного (Никита гвозди связывал в узел…), диковатого и крутого нравом человека. Зыркнет Волох своим цыганским оком – другой и заикаться начинает, а Миха только сдержанно улыбнется в ответ.
Завидовали же не столько его воскресной свободе, сколько неслыханному счастью – у Михи была родная душа. Его хотели видеть, с ним хотели общаться… Причем не только приятели у магазина.
Еще только вечер субботы, а Миха уже до блеска начищает обувь, улыбаясь сам себе, гладит брюки, пришивает ничего не значащую пуговку на внутренний карман… Все обитатели «Доброго сердца» были уверены: как только Михина дочь решит жилищную проблему, то странный товарищ Волоха вновь обретет семью, крышу над головой и незамедлительно покинет дом. И будет жить замечательно, и близкий человек, а не работник соцслужбы (в лучшем случае…), станет ему опорой на старости лет.
…В ту субботу Миха почувствовал себя плохо – подскочило давление. От гипертонического криза даже лицом потемнел. Но свидания с дочерью отменить не захотел, стиснув зубы, маялся вечером в нашем офисе под крышей с видом человека, решившего исполнить свой долг до конца.
– Больной на всю голову! – почти рычал Никита, поглядывая то на меня, то на Миху. – В общем, так: завтра поедешь с ним… Будешь смотреть, чтобы не помер по дороге. Возражений не принимаю!
Мне было всё равно – сидеть дома у телевизора или коротать время на лавочке, дожидаясь, когда товарищ решит свои дела. Выходной на свежем воздухе даже предпочтительней, и потому в воскресенье собирался на прогулку в город с хорошим настроением, которое лишь отчасти портила осенняя морось за окном.
В маршрутке ехали молча: у каждого свои мысли и робкие мечты, какие могут быть, наверное, только у осужденного на долгий срок. У человека благополучного, свободного, денежного и мечты смелые, фантастические даже… Это тоже нужно заслужить.
На автовокзале Миха как-то судорожно вдохнул пропитанный октябрьской сыростью и машинами воздух.
– Ты, пожалуйста, ничего не рассказывай мужикам, – замялся немного. – Сто граммов выпьешь? С Никитой договорюсь, если что…
Привык уже ничему не удивляться в «Добром сердце», кивнул и сразу почувствовал маленький праздник в душе. Не рассказывать? Да будет вам. Зачем? Своих скелетов хватает в шкафу.
Торопливо приняли в буфете по стаканчику и поехали опять в пригород на вечно коптящем, тряском автобусе номер 13, которому только на кладбище и дорога.
Не задавал Михе лишних вопросов. Да и так всё было более или менее понятно: очевидно, некая печальная дата у них с дочерью сегодня, поминальный день, к которому люди готовятся заранее и уже не отменяют его – хоть болезнь, хоть камни с неба…
Мне было только любопытно, как она выглядит – михина дочь. Наверное, около тридцати лет, среднего достатка, вполне ухоженная. Почему-то убедил себя, что у нее бесхитростные светло-серые глаза, скромная косметика и простительное отсутствие вкуса. Замужем она или нет – гадал, но так и не смог определиться. Хорошие, добрые, отзывчивые люди (а только такой человек и мог бы принять неприкаянного неудачника Миху…) далеко не всегда бывают счастливы в личной жизни. Но если такое случается, то их счастье становится образцом, которому-то и завидовать грешно, а можно только увидеть и украдкой вздохнуть.
Сперва налево, потом прямо – мы долго не ходили по городу усопших. Миха бочком пробрался к аккуратной оградке и заслонил спиной надгробье, сразу принявшись сметать несуществующую, наверное, от частых посещений пыль. На дорожке, ведущей от ворот, как раз показалась невысокая молодая женщина. Миссия выполнена – привел товарища, хоть и не совсем здорового, но в удовлетворительной форме. Теперь можно и покурить в сторонке.
…И я из тех,
кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье
косяком.
Строчка из стихотворения Арсения Тарковского, читанного очень давно, вдруг вспомнилась при виде знакомой, показалось, фамилии на скромной плите. Миха выпрямился:
– Ну, здравствуй, Василёк!
Молодая женщина уже проследовала мимо и направилась по дорожке дальше. Товарищ начал что-то неспешно, негромко и даже деловито говорить, присев на скамеечку. Я еще раз уперся взглядом в имя на памятнике перед ним:
«Михайлова Василиса Сергеевна. Род. 12.05.1992 г. Ум. 06.02.2003 г.».
Первое, что понял, Миху, оказывается, зовут Сергей. Потом мысли закрутились путанные и бесполезные. Миха, иногда помогая себе сдержанными жестами, продолжал тихо разговаривать с дочерью. Не имея циничного спокойствия и дальше наблюдать эту картину, отошел вбок.
Тучи плыли по небу серые и рваные, не иначе, подобные нашим надеждам. Чему подобна любовь, – подскажут тысячи других знаменитых и безвестных поэтов. Этих фраз хватит на энциклопедию, но ее будет скучно читать. Другое издание, наверное, сухо и просто – из одних имен и фамилий, из реальных людей, которых действительно кто-то любил.
Я глянул на памятник, Миху и невольно вздрогнул, испугавшись безумной фантазии: а вдруг, когда придет время, не найду себя в этом списке?
*Взято из жизни.
