Трагедийный столбцовский сюжет, когда от рук старшеклассника погибли учительница и его сверстник, а несколько учеников пострадали, шокировал. «Как такое стало возможным у нас?» – не раз задавался вопросом и ответа не находил. К сожалению, ни семья, ни школа, ни правоохранители, ни социум оказались не готовы к новым брутальным вызовам времени.
В советскую эпоху нечто подобное трудно было себе представить хотя бы потому, что фигура самого учителя уже по определению считалась культовой. Даже тот педагог, на уроках которого от скуки сводило судорогой серые извилины и хотелось углубиться, скажем, в разгадывание ребуса, являлся безусловным авторитетом. Не припомню, чтобы хоть раз мои родители усомнились в объективности выставленной учителем оценки, в том числе и по поведению. Личность его считалась на порядок выше всех остальных, потому что он был продолжателем тех традиций, знаний и этикета, которые в той или иной степени закладывались в семьях. Вот почему искренняя учительская улыбка после выставленной им оценки «отлично» как две капли воды была похожа на мамину дома. А «неуд» по поведению, уверен, наставник переживал наряду с родителями больше, чем сам непричесанный бузотер.
Потом порядком закостенелая идеологическая советская система подверглась тотальной критике со стороны в том числе и общества, которому вдруг от напора ветров перемен вскружило голову. Прекрасно помню то состояние духа, когда на прилавках было хоть шаром покати. Выстроившийся неровной колонной в продмаг народ, как в недавнем прошлом на первомайскую демонстрацию, резал, как ему казалось, правду-матку в адрес всех и вся, будучи абсолютно дезориентированным. Учителям как наиболее чувствительному слою интеллигенции доставалось тогда больше всех. Их узнавали в очередях, здоровались, уступали место, но хамоватого вида и слога школяр, почувствовавший себя в обновленной системе социальных координат едва ли не пупом земли, мог нет-нет да и уколоть скабрезным словцом: мол, видите, до чего довела книжная ваша галиматья.
В период распада СССР именно учителя оказались самой уязвимой ячейкой общества. Сквозь трещины его разлома до сих пор такие трагедийные дуновения ощущаем, что мороз по коже. После теракта в столичном метро 8-летней давности страшная и дикая по своей сути расправа над учителем и сверстниками, учиненная сорвавшимся со всех моральных тормозов юным головорезом, должна была вроде консолидировать здоровые слои общества. И в первую очередь семью и школу как ее самые устойчивые скрепы. Увы, мы этого не наблюдаем, кроме порой неуклюжих и явно просроченных попыток наведения порядка со стороны чиновников министерства образования. Степень беспокойства за безопасность в учреждениях этой сферы, на мой взгляд, не должна сводиться лишь к неким школьным сторожам, видеокамерам, «тревожным кнопкам» и заборам. Тут важно исподволь разглядеть в ученике, окунувшемся с головой без разбора в омут Всемирной паутины, того самого потенциального современного Раскольникова и постараться понять его мятущуюся от прорвы соблазнов душу. Разве ж тот задается сегодня «проклятыми вопросами» и мучает его совесть? У современного старшеклассника прав столько ныне и свободы, которую он путает зачастую со вседозволенностью, что учителям ничего не остается, как прибегать в экстремальных случаях к педагогической корректности и проглатывать откровенное хамство. В отдельных случаях еще и оправдываться перед родителями за свой справедливый вердикт в адрес распетушившегося школяра.
Порой кажется, даже рогатка, выстроганная моим одноклассником полвека назад, которую тот так жаждал употребить подзадориваемый юношеским максимализмом под партой, вполне безобидный предмет. Не слишком ли долго пришлось кумекать, чтобы понять: не смартфон поработил сознание ученика, а серая скука, которой он окружен как на уроках, так и дома. Как станет себя вести теперь в школе без этого постороннего предмета, ума не приложу.